– Вы угадали, ваше сиятельство, – парировала Надин, уловив в интонациях губернаторши скрытую иронию, – нашу старшую сестру зовут Вера, она недавно вышла замуж за князя Горчакова.
Надин тут же пожалела, что не сдержалась, ведь сегодня она собиралась прикинуться невинной овечкой, тем более что вожделенный жених стоял рядом, наблюдая за тем, как она выпускает коготки. Но если Шереметев и был шокирован, то не подал виду, а наоборот ухватился за ее последнюю фразу:
– Князь Платон женился? Он был моим командиром и только недавно вышел в отставку. Кавалергарды его очень любили.
– Уже три месяца, – отозвалась Надин и, изображая нежную барышню, потупила глазки.
– Садитесь, пожалуйста, – предложила им хозяйка дома, – я сегодня поменяла планы: петь мы не будем, а станем декламировать. Я выбрала «Сида». Девочки, вы не хотите поучаствовать?
Надин, в отличие от сестры, совершенно равнодушная и к поэзии, и к драме, читала лишь французские романы, но признаваться в этом не хотелось, и она скромно заметила:
– Мы не обладаем вашими талантами, зато будем самыми восторженными слушателями.
Отвечая хозяйке, она ловко посадила сестру рядом с графиней Воронцовой, а сама подошла к заранее намеченному месту. Шереметев пододвинул ей стул и сел рядом. Он смущенно поглядел на нее, но ничего не сказал. Приходилось действовать самой.
Интересно, что ему нравится? Поглядывая на графа из-под ресниц, Надин пыталась нащупать нужную тему. По крайней мере, он сам начал разговор про кавалергардов, и она закинула удочку:
– Значит, вы служили под началом моего зятя?
Ее собеседник радостно ухватился за представившуюся возможность и тут же принялся рассказывать о службе. Надин кивала, с явным интересом вставляла реплики, а сама исподтишка рассматривала Шереметева. Пожалуй, его даже можно считать красивым: темноволосый, с большими черными глазами и соболиными бровями, он был не очень высок, но строен и ладен. На взгляд Надин, его лишь портил по-женски пухлый рот бантиком.
«Надо бы ему усы отпустить, – определила она, – лучше будет».
Мысль об усах напомнила ей о неприятной встрече. Настроение сразу же испортилось. Надо же было ей попасться на глаза Ордынцеву!.. Отогнав противные воспоминания, Надин вдруг осознала, что сосед задал ей какой-то вопрос, а что ответить, она не знает. На ее счастье, общее внимание отвлекла на себя появившаяся в дверях пара. Эффектный шатен, лет сорока или немного старше, сопровождал ослепительную брюнетку в лимонно-желтом шелковом платье. Точеные плечи дамы спорили белизной с кружевным воротником, а сверкавшее на ее груди бриллиантовое колье перекликалось блеском с искрами в глубине ее черных глаз. Надин с изумлением узнала в гостье томную спутницу князя Ордынцева.
– Бетси, а вот и ваш муж прибыл, значит, мы можем начинать наш маленький спектакль, – обратилась хозяйка дома к Воронцовой.
Та равнодушно ответила:
– В чем-чем, а в артистизме Мишелю равных нет.
Огромные кровавые рубины в ее ожерелье сверкнули, поймав огоньки свечей, и Надин вдруг показалось, что графиня специально повела плечами, чтобы привлечь внимание к своим баснословно дорогим украшениям.
«Похоже, что Воронцова ревнует, – осенило ее, – муж пришел с другой, да к тому же красоткой. Сама Елизавета Ксаверьевна миловидна, но до новой гостьи ей явно далеко».
Княгиня Зизи представила гостям генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии, а потом назвала имя его спутницы. Красавица оказалась княгиней Нарышкиной. Самым интересным было то, что жена и спутница Воронцова сильно смахивали друг на друга. Это открытие так заинтриговало Надин, что она тихонько поинтересовалась у Шереметева:
– А как звали княгиню Нарышкину до замужества?
– Ольга Потоцкая, – пояснил тот, – она – полька, так же, как и Елизавета Ксаверьевна, та ведь до замужества была графиней Браницкой.
– Польки очень красивы, – заметила Надин, опуская ресницы.
Она так старательно прикидывалась овечкой, что уже с непривычки утомилась. Если бы не ее великая цель, разве стала бы она так мучиться?! Но ее старания не пропали даром:
– Русские девушки гораздо красивее всех остальных! – пылко воскликнул ее молодой кавалер, и Надин сквозь ресницы поймала его восторженный взгляд.
Ну надо же, и часа не прошло, как жертва пала к ее ногам! Надин развеселилась и, махнув рукой на свой романтический образ, весело заметила:
– Благодарю вас от имени русских девушек.
Теперь, уже не жеманясь, она просто, по-дружески спросила:
– А вы не будете участвовать в чтении пьесы?
– Я пока не решаюсь, хотя обожаю театр, – серьезно ответил Шереметев, и тихо, почти шепотом спросил: – Вы знаете, что моя мама была крепостной актрисой?
– Да, – просто ответила Надин. – Вы ее совсем не помните?
– Совсем, – тихо вздохнул граф, – только по портретам и представляю. У нее был удивительный голос, иногда мне кажется, что я слышу его во сне, а может, это ангелы поют.
– И я отца почти не помню, он погиб, когда мне было всего четыре года.
– А мой умер, когда мне было шесть, – отозвался Шереметев, – меня всегда окружали воспитатели и опекуны, а вот родных рядом не было…
Надин только собралась его утешить, как хозяйка потребовала тишины. Она уже раздала графу Воронцову, Веневитинову и княгине Ольге исписанные листы, положила перед собой книгу и объявила:
– Начинаем!
Надин покосилась на восторженное лицо Шереметева и признала, что тот действительно любит театр. Пьесу читали по-французски. Юные графини давно знали о драматическом таланте Зинаиды Волконской. Та читала так же выразительно и органично, как и пела. Но и остальные участники импровизированного спектакля оказались на высоте. Граф Воронцов, читавший за Сида, убедительно передавал возвышенную борьбу между любовью и долгом. Веневитинову, по роли изображавшему рыцаря, влюбленного в героиню княгини Зизи, даже и притворяться не пришлось – его чувства проступали в каждой реплике, а Ольга Нарышкина достоверно изображала гордую испанскую инфанту.
Текст пьесы оказался таким пафосным, а все герои – такими благородными, что Надин заскучала. Она покосилась на своего соседа, тот с обожанием смотрел на княгиню Волконскую, читавшую монолог страдающей Химены, потом глянула в лицо собственной сестры и увидела слезы в глазах Любочки.
«Ну, надо же, – с удивлением подумала Надин, – все так наслаждаются, одной мне скучно».
Она осторожно оглядела присутствующих. Все гости увлеклись представлением, холодный и трезвый взгляд был лишь у Елизаветы Ксаверьевны, та внимательно наблюдала за мужем и Нарышкиной.
«Ну надо же, не только меня раздражает эта красотка, – оценила Надин. – Понятно, что графиня ревнует, но почему Нарышкина не нравится мне? Мне-то нет до нее никакого дела».
Она попеняла себе за то, что, забыв о главном, отвлеклась на какую-то ерунду, к тому же чтецы закончили первый акт. Пора! Надо закрепить успех и исчезнуть с глаз своего нового поклонника. Пусть поскучает!
– Я обещала маме вернуться пораньше, – сообщила она Шереметеву, потом кивнула младшей сестре и поднялась из-за стола. – Нам пора домой.
Граф вскочил. Он замялся, как будто не находя слов, и робко спросил:
– Я могу навестить вас?
– Мы пока не принимаем, но до окончания коронации останемся в Москве. Завтра мы снова придем к княгине Зинаиде.
– Я тоже приеду, – обрадовался Шереметев. – Тогда… до завтра?
– До завтра, – улыбнулась Надин. Восторг в глазах Шереметева грел ее самолюбие, похоже, что она уже решила поставленную задачу. Только вот радости особой, что-то не чувствовалось. Да и с чего, если все оказалось абсолютно тривиальным?
«Ну и пусть, – успокоила себя Надин. – Подумаешь, бороться не пришлось! Не больно-то и хотелось!»
Глава 6
Борись – не борись, результат будет тот же! Через день после первого свидания князя Ордынцева уже захомутали намертво – не соскочить, при этом ситуация выглядела на удивление мерзко: хоть и с благими намерениями, но за оказанные услуги он теперь расплачивается с Ольгой собственным телом.
Но разве была у него другая возможность проникнуть в ближайшее окружение генерал-губернатора Воронцова? Нужно честно признать, что такой возможности не было. Дмитрия, конечно, представили в Одессе и графу, и его супруге, но это считалось лишь шапочным знакомством, и запросто появиться в московском доме Воронцовых он не мог. Ну, а Ольга сразу же устроила ему приглашение. В изящном конверте, доставленном Дмитрию на следующее утро после их первого свидания, лежала маленькая записочка, где графиня Елизавета Ксаверьевна в самых любезных выражениях приглашала его посетить их скромный дом на Рождественке.
